Несомненно, полноправно рассуждать об интерпретациях недавней еще эпохи могут лишь те, кто в ней жил или вырастал. Проблемы шестидесятников, переживания советских религиозных диссидентов знакомы тем, кто родился "в районе Олимпиады-80", лишь по документам – да по рассказам тех, кто непосредственно переживал ушедшее время. Отсюда и расстановка акцентов сегодня. Я гляжу на прошлое глазами того, кто для меня сегодня больший авторитет, – история окрашивается для меня в такие тона, какую палитру предлагает мне мой старший многоопытный собеседник.
Но отзвуки прошлого приходят и в сегодняшний день – их несут с собой продолжатели традиций культурной жизни предыдущих поколений, наследники различных субкультур. Да и сам по себе взгляд на прошлое во многом формирует злободневный контекст.
И бывает так, что ностальгическое переживание прошлого со слов очевидцев этого прошлого оказывается для современников настолько упоительным, что с ним не хочется расставаться. На дворе сменилась погода? вовсе нет, сменилась лишь внешняя оболочка, но на самом деле над общиной до сих пор не развеялись сумрачные тучи. Облака цензуры, бюрократического давления и пропагандистской пошлой муштры – вот они, их можно заметить, стоит лишь поднять голову и поглядеть туда, на вершину властной пирамиды. И спастись от них можно лишь под знакомым потертым диссидентским зонтиком, в замкнутом полуэлитарном кругу утонченных единомышленников. Чужим нет доступа на беседы в прокуренных кухнях. На дискуссии о непростых судьбах церковной интеллигенции, которая, как ни крути, никогда не будет идти в ногу с "начётниками".
Е.Ж.
Религия уныния. Александр Архангельский
Осенью 2011 года журналист Александр Архангельский показал на телеканале "Культура" четырёхсерийный документальный фильм "Жара" про религиозные искания 70-х годов ХХ века. Фильм не столько исторический, сколько идеологический. Об этом я и написал в своей рецензии.
***
Л
юбое мировоззренческое произведение – это в первую очередь портрет создателя. Документальный фильм "Жара" (вышел осенью 2011 года) Александра Архангельского о религиозных исканиях конца XX века интересен именно своим авторским видением. Художественное творчество предполагает возможность перевоплощения автора в лирического героя, публицистика – никогда. Если мы имеем дело с публицистическим изложением религиозного мировоззрения, то должны понимать, что это именно то мировоззрение, которое присуще автору, его возрасту, образованию, политическому пристрастию, и главное – тому религиозному опыту и состоянию, в котором он сам находится в данный период своей жизни.
Архангельский погружает нас в душную атмосферу советской духовной пустыни, на пространствах которой возникают оазисы веры. Символика "жары" прямолинейно проста и понятна, чего автор и не скрывает. Христиане 70-х и 80-х годов представляют собой очень замкнутую, подпольную группу, в основном москвичей. Автор постоянно акцентирует внимание зрителя на тайне: в квартире за завешанными окнами и закрытыми дверями, под интершум "Маяка", для своей семьи и нескольких верующих служит литургию советский ученый и тайный священник. Знакомство с основами христианства происходит на тайных встречах в подвальных помещениях. Дети верующих не могут спокойно гулять во дворе, они лишены общения, для них создаются тайные группы и кружки. В библиотеках работают тайные монахини, в институтах и редакциях тайно думают о том, как донести до небольшого круга интеллигенции знания о религиозных практиках.
Вы думаете, этого всего не было? Было. Подтверждаю как свидетель и непосредственный участник этих "тайных сборищ". Мы организовывали религиозно-философские семинары, читали христианский самиздат, сами издавали нелегальные православные журналы. При этом наша жизнь вовсе не ограничивалась подпольной православной деятельностью. В эти же годы в стране стояли храмы и монастыри, куда мы приходили на службу, исповедовались, причащались. Их было ничтожно мало, нас не пускали в храм на Пасху, но не могли помешать прийти в обычное воскресение. Исключали из высших учебных заведений, но не могли запретить рассказывать однокурсникам о своей вере. Судили и сажали в ИТУ, но не могли запретить молиться. Моя мать, в 1980 году попав в места лишения свободы, создала там православную "школу" для просвещения девушек-уголовниц (из 3000 зечек ни одна не донесла!) и вела переписку с отцом Сергием Желудковым, который присылал ей вырезки из настенного церковного календаря. После освобождения она говорила, что в лагере эти софринские листочки давали ей главное – ощущение молитвенной связи со всей Церковью и с годичным кругом её праздников.
Церковь семидесятых была унижена и скована, но её жизнь была много шире и разнообразнее, чем просто закрытые элитарные общины в квартирах-катакомбах. Это не только упрощение, но и искажение реальной ситуации тех лет. Мы жили свободно. Благодаря приходу в Церковь мы обрели желанную свободу во Христе, рядом с которой советская политическая несвобода оказалась смешной и нелепой. Фильм Александра Архангельского, напротив, создаёт у зрителя ощущение, что вся настоящая истинная христианская жизнь шла именно в подполье. А в действительности она шла на литургиях в тех самых "сергианских" храмах, противопоставленных в фильме нашим нелегальным кружкам и семинарам.
Конечно, внутри Церкви всегда были и есть "партийные" интересы различных групп, близких по возрасту, убеждениям, образованию и даже национальности, несмотря на знаменитое "нет уже иудея, ни язычника... нет мужского пола, ни женского". В Церковь приходили люди разных пластов: хиппи, комсомольцы, представители богемы, философы-марксисты. Отдельная тема – христианизация советской еврейской интеллигенции. Некоторые из этих пластов или "партий" сами претендовали быть церковью и быстро скатывались в сектантство, как это произошло с Анатолием Береславским, Львом Регельсоном и многими другими. Но основной поток радостно вливался в Церковь. Именно радостно, а в "Жаре" вообще нет радости.
Тональность картины и все её участники как бы подчеркивают, что христианство – религия печальных людей, религия скорби и уныния. В реальности же для меня, моей жены, моих друзей узнавание Христа в 70-е годы было событием восторженно радостным. Мы шумно христосовались при встречах на улице, осеняли себя крестным знамением, завидев купола. Мы вообще не прятались, мы чувствовали себя дома, в своей стране, в своей Церкви. И чихать хотели на советскую власть... Это был эпатаж, но корни его – в эйфории от той внутренней свободы, которую нам дала Церковь. У Архангельского не оказалось места ни для радости во Христе, ни для счастья в Церкви. Нам показали постаревшего и усталого Сандра Ригу и не сказали ни слова о том бесконечном юморе и веселии, которые царили в его экуменическом движении "Призыв".
Скорбный взгляд на веру имеет право на существование, но тогда встаёт вопрос о том, что отражает эта скорбь. Чего тут больше – оценки прошедшей эпохи или нынешней? Может быть, это современное религиозное ощущение самого автора? Сейчас считается хорошим тоном сравнивать нынешнее время с брежневским, с теми самыми "застойными". Намёк легко прочитывается и в фильме "Жара". Оставим в стороне политику. Нас интересует религия. Где же Церковь самого автора? В каких элитных кружках она спрятана сегодня? В каких пещерах и катакомбах? Кто те водители, которым предначертано вывести современных ищущих христиан из жаркой пустыни? И главное – куда?
Александр Архангельский – яркий публицист, общественный деятель, писатель. Авторитет Архангельского в последние годы очень вырос. Сегодня он оказывает уже заметное влияние на ведущих церковных журналистов, которые формируют определённый образ Церкви в кругах просвещённого политического класса.
Тема религиозной жизни в СССР поднимается редко, а в теледокументалистике – вообще впервые. Ни Сванидзе, ни Млечин, ни, тем более, гламурный Парфёнов этой темы не касаются в своих телефильмах и телешоу. Широкой публике почти ничего не известно о религиозных процессах второй половины ХХ века. Поэтому публицист Майя Кучерская справедливо назвала новый фильм Александра Архангельского "оглавлением к огромной книге о жизни людей, продиравшихся в советские времена к вере".
Действительно, описать всё телеязыком невозможно, ведь это фильм, а не энциклопедия. Невозможно даже просто перечислить сотни знаменитых имён, принадлежавших той эпохе. А речь идёт именно о сотнях и тысячах людей, которые были вовлечены в поиск религиозных смыслов. То был процесс народный, а не элитарный, который благодаря именно своей массовости завершился освобождением Церкви. Тем не менее это очень длинные четыре часа экранного времени. Выход фильма совпал с жёстким шельмованием православия на Первом канале и НТВ. На этом фоне смысловое звучание "Жары" приобретает силу, фактически формируя на годы вперёд неверную идеологическую трактовку религиозных процессов, бурливших в дни моей молодости... с неизбежным переносом этой трактовки на день нынешний.
Москва
Ноябрь, 2011 год
2017 год
