Поскольку Крест – орудие спасения, многим хотелось бы у нас его отнять. Нынешние феминистки и арт-радикалы в этом деле далеко не первые. Сделать это пытались воспетые Булатом Окуджавой «комиссары в пыльных шлемах». Когда-то большевики рьяно спиливали кресты с гербовых орлов, например на решетке Летнего сада. Что характерно, уничтожался не весь герб, а именно крест – средоточие духовной силы русского человека. Разумеется, эти действия имели по-своему религиозный характер: ведь антирелигиозность – тоже форма религиозности...

В статье рассматривается символизм Дня Победы в контексте парадигмы русской сакральности. Подчеркивается символическая связь Дня Победы с Победой Пасхальной, Христовой Жертвой. Внутреннее преображение человека, готового «положить душу за други своя», рассматривается как форма теозиса. Великую Отечественную войну автор рассматривает как экзистенциально-религиозный конфликт с Западом. Современная форма западного модерна определяется как технократическая архаика, сохраняющая в качестве одного из своих оснований языческий институт сакральной жертвы. При этом на роль сакральной жертвы выбрана Россия, поскольку ее существование ведет к сбою воспроизводства европейской идентичности, ориентированной на антихристианскую геокультурную модель. В статье описаны попытки разрушения русской парадигмы сакральности, в частности, информационные атаки на День Победы, борьба за овладение символическим языком народа.

Закон о защите родного языка – это основа культурного суверенитета, он нужен в том числе и для того, чтобы Россия не проиграла когнитивную войну, которая идет не на фронте, а в глубоком тылу. Философией и смысловым основанием нового закона, его отправной точкой должно стать положение о единстве российского социокультурного пространства. Административные органы, бизнес, массмедиа, сфера науки и образования должны подчиняться единым социокультурным нормам. Роль языка является в этом отношении ключевой. От языка зависит, по каким правилам мы живем, к какому будущему стремимся, насколько жизнь наша духовна и осмысленна.

В российском обществе, несмотря на приобретенный в ХХ и XXI вв. уникальный опыт противостояния фашизму, все еще не сложилось полного концептуального описания этого явления. Нередко в публичной сфере озвучиваются трактовки фашизма как только и исключительно гитлеризма, идеологии третьего рейха. Для более поздних его форм в лучшем случае используется приставка «нео-», а более ранние формы порой и вовсе выпадают из поля рассмотрения.

В последнее время мы много говорим о патриотическом воспитании и ревизии воспитательной политики. Говорим с полным основанием. Действительно, необходим кардинальный поворот. Больше нельзя воспитывать эгоистов и временщиков. Мировоззрение «после нас хоть потоп» – губительно. Ведь именно из-за этого мировоззрения мы оказались в ситуации бессрочного глобального конфликта. Не сумев в 1990-е защитить свои святыни внутри страны, мы теперь вынуждены отстаивать их от коллективного Запада с оружием в руках. Поэтому уровень патриотизма – важнейший вопрос нашего времени.

Подлинный суверенитет – а именно суверенитет является и нашей целью, и нашей идеологией – невозможен без национального календаря, который мы вынужденно называем старым стилем. Он не старый, он – наш, вполне живой, поскольку им пользуются десятки миллионов верующих. Чем раньше мы к нему вернемся, тем прочнее будет Россия, которая сегодня возвращает свою цивилизационную субъектность. Для этого важно иметь собственную версию истории, которая включает в себя и традиционное времяисчисление, связанное с юлианским календарем.

Идет война. Идет война за суверенитет России – не только за физическое выживание и ресурсы, но, в первую очередь, за культурно-исторические смыслы. Наш народ теперь сам определяет свои национальные цели. Это исторически поворотный момент. С ростом суверенитета многократно усилился запрос на национальную идеологию. Чем более размыты идеологические ориентиры, тем менее прочно положение России в ходе войны...

Предполагалось, что это интервью с российским политическим философом Александром Щипковым будет целиком посвящено уникальному Форуму «Русский мир против нацизма», который пройдет в Смоленске. Но разговор получился шире – о либерализме и нацизме, о воспитании студентов, о метафизической военной судьбе Смоленска и о Татьяне Щипковой, памяти которой посвящен Форум.

Мировой кризис коснулся не только экономики, но также идеологии, политических и социальных институтов, в том числе связанных с правозащитой. Общество не ощущает социальных возможностей, которые могла бы дать правозащита, и воспринимает ее как «игры» политического класса. Поэтому сегодня необходим тщательный анализ, как самих правозащитных практик, так и их теоретической базы. Подавляющее большинство правозащитников охотно признает, что их деятельность базируется на либеральном понимании прав и свобод. Поэтому прежде чем говорить непосредственно о правозащите, стоит уделить внимание происхождению дискурса прав и свобод.

Российское общество поделилось на героев и предателей. Конечно, есть и третий слой – люди без убеждений, но они ни на что не влияют. Тогда как первым двум предстоит в ближайшее время решить судьбу страны. Судьба России зависит от того, кого из них окажется больше.

Автор статьи предлагает программу исследования языка нацизма как анализа языковых кодов, определяющих и структурирующих господствующий дискурс западной общественной мысли. На первом этапе исследования проводится сравнительный анализ языковых фактов, накопленных в период гитлеризма и в период позднего атлантизма – то есть, в 1930-40-е и 2020-е гг. соответственно. Атлантистский нарратив определяется как репрезентирующий идеологию борьбы с мировым злом ради метафизически и фаталистически понятого прогресса («прогресса всего», Прогресса с большой буквы, который сам себе и цель и критерий), при этом жертвы данной борьбы представляются как неизбежные «сопутствующие потери» в ходе развития человечества.

Либеральная мысль подает Первую мировую войну как некое испытание для человечества, которого не выдержали консервативные Германия и Россия. Обе державы назначаются изгоями истории – они якобы в любом случае должны были проиграть. Но это идеологические спекуляции. Существенно другое – то, что в ходе Первой и Второй мировых войн секулярные проекты «вечного мира», выношенные когда-то Вильгельмом Лейбницем и Иммануилом Кантом, были опровергнуты самой историей. Либеральный научный сегмент превозносит мысль Дитриха Бонхеффера о том, что после ужасов Освенцима богословие невозможно. Хотя если оставаться честным, то нужно признать полный провал секулярного гуманизма уже после Первой мировой, не говоря уже про Вторую.