Щипков
Александр Владимирович

< предыдущая часть  |  оглавление  |  следующая часть >

Интеллигенция умерла как сословие: социальное расслоение не обошло её стороной. Место интеллигенции занимают яппи и "креативные" менеджеры. И те и другие лишены коллективных моральных рефлексий.

Интеллигенция появилась в условиях бюрократического государства и сразу стала прослойкой так называемых "лишних людей". Она не была готова служить самодержавной власти, но и идти на сближение с народом не хотела. Точнее, народники попытались повернуть в сторону народа, но 1905 год многих отрезвил.

В вечном выпадении интеллигенции из общества и состоит её сущность. Это "нигилизм без веры", как было замечено авторами сборника "Вехи". Интеллигенция в основном варилась в соку собственных идей – а точнее, превратно понятых достижений европейских интеллектуалов. И торговалась с властью: "Власть, дай порулить, за это мы будем верно служить". И власть, и народ интеллигенция пыталась учить цивилизованному "житью", указывала, каким должно быть, по её мнению, "современное общество" – тон разговора, абсолютно немыслимый для европейца. Не случайно у интеллигенции наряду с общепринятыми были свои любимые культурные ценности. Как заметил кто-то из историков, у советской интеллигенции была своя религия – Стругацкие, своя идеология – Сахаров. Любимые книжки – Бабель, Ильф и Петров, Рыбаков. Любимый театр – Таганка.

В 1917 году на короткое время интеллигенция стала властью, пока её не подвинул рабоче-крестьянский кадровый призыв. Но это её ничему не научило. Снова начались муки фальшивой оппозиционности. Вековая смесь преданности власти и мнимого фрондёрства – явление предельно выморочное. Неудивительно, что коллективная идентичность интеллигенции держалась не на социальной роли, а на системе мифов, самою интеллигенцией выдуманных. Собственно об этих мифах мы и хотели поговорить в этой статье.

Миф об оппозиционности. Торг с властью есть главная профессия интеллигенции. Она никогда не была оппозиционна по-настоящему, но хотела быть при власти и иметь преимущественное право наставлять общество. Например, за право быть критиками власти при власти боролись в советское время шестидесятники и получили своё. Власти в то время понадобились "оппозиционеры". В такие периоды всё происходило в рамках консенсуса: интеллигенция всегда колебалась вместе с генеральной линией. Каждый такой медовый месяц с властью называли "оттепелью", а его прекращение – "заморозками".

Дело в том, что без опоры на власть функция самопровозглашённого общественного наставника невозможна: никто не станет слушать. Именно поэтому интеллигенция втайне очень любит власть. Сия любовь является важным условием её выживания. Это и есть главная тайна интеллигентского сословия.

Впрочем, иногда интеллигенция "проговаривается", как это сделал однажды Михаил Гершензон, заявивший после выхода сборника "Вехи": "Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех козней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ещё ограждает нас от ярости народной".

За эту фразу его заклевали, Гершензон вынужден был уйти из либерального "Вестника Европы". Но заклевали именно потому, что Гершензон случайно брякнул правду. Отношения в треугольнике "власть – интеллигенция – народ" полностью исчерпываются его формулой.

Миф о просветительстве. Интеллигенция чаще всего представляет себя сословием просветителей в дикой, отсталой, азиатской стране. Говорили о просвещении народа. Но фактически претендовали на роль нового дворянства. Особый статус – право "пасти народы", – по мнению вождей интеллигенции, должен был быть им обеспечен властью исключительно за их культурно-образовательный ценз. Попутно заметим, что конечной целью введения ЕГЭ, платного среднего образования и сокращения вузов как раз и является выведение народа за рамки этого ценза.

Миф о свободе. Свобода не для всех, а только для себя – это уже не свобода, а привилегия. Именно так понимает свободу интеллигенция. "Права и свободы", а вернее – привилегии, которых они требовали от власти, были по сути аналогом законов о вольности дворянства.

Допустим, у меньшей части интеллигенции после 1991 года появилось право печататься и говорить с телеэкрана. А в чём свобода остальных, свобода большинства, которое не издают и не пускают на ТВ? Это интеллигенцию не волновало. Вот историческая аналогия, проясняющая дело.

Сюжет первый. После выхода указа о вольности дворянства крестьяне решили, что теперь должен быть указ о вольности крестьянства. Ходили слухи о том, что в южных губерниях уже дают вольную и дарят землю. Но время шло, указа всё не было. Крестьяне стали бунтовать, примкнули к казацкому восстанию Пугачёва. И заплатили за это кровью.

Сюжет второй. После негласного "указа о вольности интеллигенции" в перестройку народ решил, что будет и указ о вольности народа. Поверил в перестройку, поддержал новую власть – Ельцина и его команду, признал переворот 1991 года. Но на место ЦК пришла либеральная номенклатура, которая присвоила собственность КПСС и уничтожила индустрию. Протесты были подавлены войсками в 1993 году, а сами волнения объявлены "сговором коммунистов и нацистов". Интеллигенция в 1993-м шумно поддержала власть, написав знаменитое позорное "Письмо 42-х" (напомнить имена?) с пламенным призывом "Господин президент, раздавите гадину!". Делиться свободой интеллигенция не захотела.

Вообще интеллигенция по своей природе предельно авторитарна. Называя себя "культурной прослойкой", "приличными" людьми, она любит вводить критерии пригодности: какие люди "рукопожатны", а какие нет. Не случайно большевики – интеллигенты в квадрате. Авторитаризм большевиков весь вышел из интеллигентской традиции. Из идеи о цивилизаторской деятельности в отсталой стране.

Миф о европеизме. Ещё одна тайна интеллигентского сословия, помимо пламенной любви к власти, состоит в следующем. Это сословие не является интеллектуальным классом и не состоит из людей европейской культуры. Союз "и" здесь не случаен: эти два качества, по сути, одно и то же. В Европе и Америке под "интеллигенцией" вообще не принято понимать сословие или класс. Там этим словом называют людей умственного труда. Другое дело – элита, интеллектуалы (как правило, "на службе её величества"). А вот российская интеллигенция склонна считать себя элитой общества. Хотя не создавала собственных ценностей и не была интеллектуальным классом.

По большому счёту со времён Петра Чаадаева интеллигенция занималась перетолковыванием европейской культуры, называя это "западничеством". Либо развивала идеологию правящего режима, называя это патриотизмом. А если режим был либеральным, то обе функции совпадали, являя собой наиболее полную картину общественной деятельности интеллигенции: отсюда пошло расхожее выражение "либеральная жандармерия".

Собственно говоря, государство в России, взятое в пределе, в своей высшей точке, – это и есть "либерализм" для верхов и диктатура для низов. Соединить обе сущности в одну и объяснить, что это и есть "модернизация", – вот главная задача, которую власть может поставить сегодня перед интеллигенцией, если в очередной раз призовёт её на службу.

Миф о диалоге с Церковью. Его практически никогда не было. Достаточно почитать, что говорили о религии члены Петербургских религиозных собраний. Даже консервативный Василий Розанов думал, как "соединить Эрос и Христа". А сегодня интеллигенция усиленно навязывает Церкви секулярную реформацию. Какой уж тут диалог? Интеллигенция всегда была крайне необразованна в вопросах религии как в начале XX века, так и в его конце. Предлагаемые нам статьи и фильмы об интеллигенции, спасшей православие от гибели в 1970-е годы, – очередной миф интеллигенции о самой себе.

Интеллигенция сегодня. В начале "нулевых" в Москве был открыт памятник интеллигенции. Выглядит он так: Пегас парит над абстрактной композицией из стальных шипов. Обычно памятники ставят либо посмертно, либо за особый статус при жизни. Этот памятник "самой себе" – то, строительством чего российская интеллигенция занималась на протяжении всей своей истории. Сегодня в этом памятнике явлены оба качества российской интеллигенции. Во-первых, она потерпела историческое поражение и умерла. Во-вторых, комплекс избранности, мессианизм интеллигенции – и есть её памятник себе самой.

Смерть интеллигенции закономерна. Она не выдержала экзамен ни на интеллектуальную пригодность, ни на нравственную зрелость, ни даже на верность самой себе.

В начале 1990-х годов интеллигенция перестала быть единым вольнолюбивым сословием, которое в СССР слонялось "между НИИ и царством Свободы". В "рыночных" условиях произошло окончательное расслоение и размежевание интеллигенции. Большая её часть, нестатусные интеллигенты, были названы новой властью бюджетниками, приравнены к люмпенам и превращены в отбросы общества. Меньшая часть – статусная интеллигенция – пошла на службу к власти и начала прославлять новый порядок. Ни те, ни другие даже не задумались о свободе, о которой они так много рассуждали во время оно.

< предыдущая часть  |  оглавление  |  следующая часть >