Постгуманизм

Сегодня мы с прискорбием наблюдаем самую настоящую христианофобию, умело разжигаемую частью западного политикума. Речь не только и не столько об отношении к собственно религии. Речь о христианских ценностях, о константах той картины мира, с которой нам жить дальше.

Болезнь зашла слишком далеко. Дело здесь не только в моральной стороне вопроса, не только в том, "хорошо или плохо мы себя ведем". С потерей нравственных ориентиров общество теряет и идентичность, ощущение собственного "я". В психологии есть понятие "стадия зеркала" – это момент, когда маленький ребенок начинает идентифицировать собственный образ. При регрессе и распаде личности это самоощущение утрачивается, стадия зеркала проходится вновь, но уже в обратную сторону. Надо признать, что западный мир сегодня находится в шаге от этого исхода. А дальше – потеря исторической субъектности, выпадение из истории. Нельзя сказать, что общество об этом совсем уж не догадывается и этого не боится. Догадывается, и сигналы, в том числе по "каналам", связанным с Ближним Востоком, понимает правильно. Но, к сожалению, страх утраты себя, страх "расколотого я" пока еще не породил в обществе волю к целенаправленным действиям. Страх еще не мобилизует, но парализует, и это опасно. Как бы не опоздать.

Известно, что в медицине симптоматика служит отправной точкой для постановки диагноза и выбора лечения, но немалое значение имеет и анамнез – история болезни и сопутствующих ей факторов. Патриарх Кирилл говорит об этом так: "Мы сегодня говорим о глобальной ереси человекопоклонничества, нового идолопоклонства, исторгающего Бога из человеческой жизни. <...> И именно на преодоление этой ереси современности, последствия которой могут иметь прямые апокалипсические события, сегодня Церковь и должна направлять силу своей защиты, силу своего слова, силу своей мысли".

В западном обществе в результате сомнительного идеологического выбора назрел системный кризис, причем не одни только христиане ощущают на себе его последствия. Терроризм, как ни горько это осознавать, – одно из следствий идеологического монизма, который до сих пор нередко исповедуется западным политикумом под видом универсальных ценностей. И благородная идея защиты "прав человека", положенная в основу этой доктрины, ее, к сожалению, не спасает. Во-первых, потому что на практике такая защита, как правило, девальвирована избирательным подходом к субъектам права. Во-вторых, сама эта идея имеет больше одного прочтения. Например, христиане решают проблему в рамках нравственного права, на основе традиции и четких этических критериев, а общество модерна – с позиций формального естественного права, которое не гарантирует равной защиты правовым субъектам, поскольку границы прав одного определяются умозрительно, границами прав другого.

Вопрос о смене идеологической рамки западного общества давно витает в воздухе, об этом говорят и в Европе, и в США. Но далеко не все хотят этих перемен. Поэтому стражи неолиберальных догматов пока еще на всякий случай демонстрируют охранительный рефлекс и пытаются идти привычным шагом, не стремясь на ходу переобуться. Нетрудно предсказать, что спустя недолгое время именно эти люди впадут в другую крайность и сделаются "твердокаменными" фундаменталистами, ретивыми поборниками "устоев". Прокрутится это кино на наших глазах достаточно скоро. Но сегодня ломание копий по поводу антитезы "религия – секулярность" или "традиция – гуманизм" еще в тренде, и орто-дискурс пока еще представляется чем-то не совсем обычным. Поэтому как раз сегодня есть смысл еще раз сказать несколько слов о гуманизме, религии, секулярности и правах человека для разъяснения того, о чем на самом деле идет речь.

Со времен научного атеизма минуло больше четверти века, но еще жив стереотип, согласно которому человечество в эпоху модерна, постепенно отдаляясь от христианства, отдалялось от религиозности вообще, изымая из своего сознания категорию сакрального. В последние десятилетия эта философическая утопия была поколеблена учеными, да и самим ходом развития общества. Стало понятно, что секулярность есть не что иное, как инверсная форма все той же религиозности. Возникло понятие постсекулярности, очевидное для академической среды и интуитивно понятное обывателю, но отторгаемое влиятельной частью политикума. Попытки достучаться до него предпринимались многократно, но никакие "звоночки" и предупреждения не действовали на правящие элиты.

Сторонники секуляризма говорят о безрелигиозном обществе. Но тогда что такое "законы природы", которые можно и нужно "открывать", "естественные" права, наконец, что такое линейная модель истории, на которую они опираются, если не часть религиозного мифа? В неавраамических культурах модель времени циклична, в Писании она линейна. Откуда они взяли эту линеарность, как не из Священной истории, приспособив ее для своих нужд и поменяв "настройки"? В итоге мы имеем нечто, что уже до нас сформулировали, например, так: "Нет бога кроме Прогресса, и Генри Форд – пророк его". Это – религия. Иная, нежели та, к которой мы привыкли, и – если смотреть с точки зрения традиции – с приставкой "квази-".

Трансцендентальная предпосылка всегда присутствует в человеческом мышлении, целеполагании и деятельности. Поэтому мифорелигиозная функция, попросту говоря, неустранима из психики человека. Человеческая психика структурирована таким образом, что в ней есть вакантное место Высшего Закона. Эту ситуацию мы изменить не в состоянии, а вот что именно будет содержанием и источником Закона, мы вольны выбирать. И если вы отказываетесь от Бога, то "богом" для вас становится что-то другое.

Философы полагают, что при отрицании какой-либо онтологии сама логика, точнее, сама парадигма этого отрицания автоматически получает статус новой онтологии. Тот же принцип работает и в сфере религиозного: система антирелигиозных взглядов сама построена на произвольных предпосылках и допущениях и тоже представляет собой мифорелигиозную конструкцию. Вот почему о секулярном гуманизме следует говорить не только как об идеологии, но и как о (квази)религиозной системе.

Например, профессор Йельского университета Харольд Блум опубликовал книгу "Американская религия", которая получила скандальную известность из-за утверждения автора о том, что Америка религиозна, но ее подлинная религия "не является христианской, по крайней мере, в европейском понимании, она, скорее всего, гностическая. Американская религия не верит и не полагается, она – знает, хотя всегда хочет знать еще больше. Американская религия манифестирует себя как жажда информации". Другой пример – концепция Маршалла Маклюэна о "неоплеменном обществе" в информационную эпоху, когда общее информационное пространство заменяет первобытный коллективный разум. Таких примеров много, но предупреждают они примерно об одном. Мифорелигиозный аспект не может быть устранен из коллективного и индивидуального сознания. Иными словами, общество выбирает не между религиозной традицией и "чем-то еще". Оно в широком смысле неизбежно выбирает между двумя или несколькими религиями. Это если рассматривать ситуацию в статике.

Теперь посмотрим на нее с точки зрения исторической динамики.

Исторический гуманизм не сразу, но со временем отвергает религию в качестве трансцендентальной предпосылки и заменяет ее мифом об универсальном человеке, который якобы существует как нечто автономное по отношению к остальной природе. Но на этом движение прочь от христианской модели мира и человека не заканчивается. Строго говоря, беда гуманизма не в том, что он изначально был задуман как что-то дурное (хотя безбожие никак нельзя назвать достоинством), но в том, что без категории божественного он не способен удержаться в собственных рамках и подвержен регрессу. Доктрина гуманизма – не целое, а часть от целого. Поэтому ее удел – бесконечное дробление.

Раз начавшись, процесс сепарации, отделения творения от творца в сознании человека уже не может остановиться. В эпоху Возрождения миру явлена идея разносторонней ренессансной личности. Но спустя три века, в эпоху Просвещения, сакральностью наделяется уже только часть этой личности – разум, рациональное начало; все остальное как бы отпадает, отшелушивается. Идеал абстрактной личности беднеет. Век спустя от рациональности отделяется система научно-критического мировоззрения, претендующая на законченность. Новый, гуманистический символ веры распадается на части, как матрешка. Логика распада неумолима: на следующем этапе фундаментальная наука уступает место технологиям, уже не претендующим на познание Вселенной как целого. Затем привилегированный статус получают виртуальные технологии. А дальше?

Дальше – эпистемологический провал, в жерле которого вновь обнаруживаются клокочущие языческие магмы "нового пантеизма", нового варварства, новых культов. Эта ситуация в некоторой степени отражена в концепции постсекулярности (в диапазоне от Ю. Хабермаса до Дж. Милбанка), о которой адепты антихристианского гуманизма не слышали или претворяются, что не слышали.

Разрыв европейской традиции на "человеческое" и "потустороннее", на рациональное и "средневековое" имел самые серьезные последствия. Во-первых, он привел к отселению Церкви в своеобразное гетто. Во-вторых, предопределил расцвет и упадок просветительской утопии.

Вопрос о смене ценностно-идеологической парадигмы современного Запада, когда он будет вынесен на всеобщее обсуждение, неизбежно коснется вопроса о гуманизме. Но чтобы говорить об этом, необходимо понимать все значения понятия "гуманизм". Само слово "гуманизм" имеет, как минимум, два значения, которые не мешало бы развести друг с другом, четко разграничить. Одно из них бытовое: это мягкое отношение к конкретным людям. Но правильнее называть такой "гуманизм" гуманностью и другими, еще более подлинными именами – добротой, милосердием, эмпатией.

Другое значение понятия "гуманизм" – историческое. Это гуманизм как идеология. С бытовой, житейской гуманностью он имеет очень мало общего. Как справедливо заметил однажды публицист Максим Соколов, "гуманизм образца начала XVI в. – это не совсем про человеколюбие, скорее, про раскрепощенную человеческую личность. Чезаре Борджиа не слишком заботился о детях, стариках и пр., что, однако же, не лишает его вместе с папой Александром VI Борджиа славного титула гуманиста". Главная особенность такого гуманизма – не "хорошее отношение" к человеку, а подстановка человека на место Бога.

Фактически именно эта позиция привела к идее "человекобога", вытеснившего библейского Богочеловека (так, например, у Ф. М. Достоевского и Н. А. Бердяева) и создала квазирелигию. Это направление мысли, в частности, активно разрабатывалось Фридрихом Ницше, "одарившим" мир сверхчеловеком Заратустрой и "Антихристианином". А затем ницшеанский сверхчеловек воплотился в идее "юберменша" в эпоху Третьего рейха, то есть в самой пещерной из идеологий. Так исторический гуманизм породил геноцид. Произошло первое скатывание западного модерна в контрмодерн, в архаику. Второе скатывание мы наблюдаем сегодня.

Исторически гуманизм и секуляризация развивались просветителями как лекарство от религиозных войн – именно этим были мотивированы идея естественных прав и "царства разума". Иммануил Кант в работе "К вечному миру" писал: "Постоянные армии должны полностью исчезнуть. Ибо, будучи постоянно готовы к войне, они непрестанно угрожают ею другим государствам. К тому же организовывать людей, для того чтобы они убивали или были убиты, означает пользоваться людьми как простыми машинами или орудиями в руках другого (государства), а это несовместимо с правами человека, присущими каждому из нас". В ХХ в. мир увидел, насколько эффективен гуманизм в решении этой задачи.

"Я устал от двадцатого века, // От его окровавленных рек. // И не надо мне прав человека, // Я давно уже не человек" (Владимир Соколов). Эти строки написаны в эпоху гуманизма о вещах, порожденных гуманизмом. Можно, конечно, заявить, что автор-гуманист как раз и страдает от чего-то враждебного гуманизму, нечеловеческого, тоталитарного. Но это будет софистика. Можно сказать, что, мол, "ранние гуманисты – это все верующие люди", но ведь не случайно гуманистическая парадигма менялась в сторону удаления от христианства. Такова его, гуманизма, внутренняя логика. Не отказавшись окончательно от христианства, гуманизм не смог бы полностью обрести себя.

24 марта 1999 г. силы НАТО, растоптав все нормы международного права, начали бомбардировку Югославии. С марта по июнь, пока они продолжались, было убито более 1700 мирных жителей, включая 400 детей. За то, что оказались "на неправильной стороне истории". Люди продолжали гибнуть и позднее, поскольку в ходе бомбардировок светочи гуманизма использовали заряды с обедненным ураном. Эту дату – 24 марта – в гуманистическом "цивилизованном" мире никто не отмечает.

Гуманизм живет двойными стандартами. Он плачет по жертвам теракта в Брюсселе и Париже, но его мало волнует взрыв на стадионе в Багдаде, тысячи убитых в Сирии. Это ведь не "белые" люди или, как сейчас принято говорить, не "цивилизованные". Наследники гуманизма фанатично несли "отсталым" странам и народам "ценности цивилизации", они уморили в тюрьме евросоциалиста Милошевича, объявили "арабскую весну", убили вполне умеренного Каддафи. На Востоке это привело к тому, что к власти пришли настоящие людоеды-фундаменталисты. Теперь некоторые из них вместе с потоками беженцев хлынули в Европу. Но гуманистический символ веры это не поколебало. Так гуманизм порождает страшные и совсем не гуманные последствия. В частности, он порождает геноцид.

Теперь – о правах человека. Строго говоря, понятия "гуманизм" и "права человека" не комплементарны, они противоречат друг другу. Дело в том, что в рамках классического гуманизма речь идет не о конкретном человеке, но об абстрактном "общечеловеке". Этот факт критики естественного права отмечали еще в XIX в., говорили о нем и позднее, причем как в левом, так и в консервативном лагере. Тем не менее, общие правовые критерии устанавливаются вполне конкретными людьми с определенным социальным статусом и личными интересами. Они и создают концепцию "общечеловеческой личности" по своему образу и подобию (предвидя возражение, добавлю: да, и в христианстве есть общее представление о человеке, но не абстрактное, а конкретное; человек создан по образу и подобию Божьему, и это подобие налагает на него вполне конкретные обязанности). Ну, а дальше можно приписывать этой несуществующей отвлеченной личности все что угодно. Этот зазор между общим и индивидуальным уже сам по себе вызывает сбой в гуманистическом правосознании.

Универсализм естественного права исторически использовался не для защиты прав конкретных людей, а чтобы прикрыть преступную практику колониализма, геноцид и социальное неравенство. Гуманизм имел социал-дарвинистскую и расистскую подкладку, которая видна, когда респектабельный костюм приходится выворачивать наизнанку. Нацисты в Германии 1930–1940-х были настолько откровенны, что заменили фиговый листок естественно-правовой теории откровенным утверждением национально-цивилизационного превосходства. Либеральный же истеблишмент продолжал и продолжает использовать камуфляж, но получается у него это все менее убедительно.

В последние десятилетия и годы мир очередной раз убедился том, что в рамках действующих правовых концепций, гуманистических и постгуманистических, права одних не могут быть эффективно защищены иначе, как только за счет ущемления прав других. Для христианина эта ситуация неприемлема. Говорить о правах человека в этих условиях кощунственно. Следует для начала признать элементарный факт. В XX–XXI вв. гуманисты проиграли, причем не кому-нибудь, а самим себе. Сегодня гуманизм скорее мертв, чем жив. Провожая его в последний путь, следует соблюдать приличия. Не стоит вытаскивать его из гроба и трясти за руки и за ноги, в надежде на то, что покойник встанет и пойдет. В истории такого не бывает.

Все это, однако же, не означает отмены вслед за гуманистическим универсализмом самого понятия "права человека". Как раз наоборот, избавление от бремени просветительской утопии позволит наполнить это понятие реальным смыслом. Дело в том, что источник социально-правового равенства заключается не в самом понятии права и технологиях правозащиты и не в абстрактном представлении о "частной личности", он – выше. Говорить о правах человека имеет смысл в рамках традиции и нравственного подхода к праву, только в этом случае понятие "право" (неизбежно компенсированное понятием "ответственности") перестает быть фиктивным и наполняется смыслом.

В 2008 г. на архиерейском соборе РПЦ МП был принят документ под названием "Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека". В нем отражена позиция христианской ортодоксии в этом вопросе. В документе, в частности, сказано: "Слабость института прав человека – в том, что он, защищая свободу выбора, все менее и менее учитывает нравственное измерение жизни и свободу от греха". И еще: "Сохранение человеком богоданного достоинства и возрастание в нем обусловлено жизнью в соответствии с нравственными нормами, ибо эти нормы выражают первозданную, а значит, истинную природу человека, не омраченную грехом. Поэтому между достоинством человека и нравственностью существует прямая связь. Более того, признание достоинства личности означает утверждение ее нравственной ответственности". На первый взгляд, эта фраза звучит так, словно она обращена исключительно к верующим. На самом деле это не так. Категории нравственности, права и ответственности существенны и для людей, не верующих в Бога как такового, но разделяющих с христианами их нравственные принципы – эти люди находятся вне церкви, но внутри христианской нравственной и социокультурной парадигмы.

Современное общество дискретно и фрагментировано, в нем усиливаются социальное расслоение, клановость; растет роль локальных идентичностей; культура приобретает все более нишевый характер, для нее характерны, с одной стороны, антитрадиционализм и антихристианские мотивы, с другой стороны, антирационализм, неприязнь к классической рациональности и фундаментальным энциклопедическим знаниям, в цене узкие компетенции, с третьей стороны – провокативность, наивная демонстративность и агрессия, примитивизация языка, ультраправый радикализм под маской остаточной гуманистической рациональности – словом, все то, что заставляет говорить о "новом варварстве" в культуре и об архаизации господствующей социальной модели.

Сегодня мы видим, как с религиозным экстазом и фанатизмом гуманизм отстаивает собственный культ, собственный "символ веры". Он претендует на "всего человека", на его душу – но не с намерением исцелить, а желая выстроить по рациональным лекалам, в соответствии с "цивилизационными стандартами". По-видимому, нынешним хозяевам дискурса, оправдывающим свою безнаказанность виртуальной борьбой с давно не существующим "совком", никакой реальной правозащиты не требуется. Они бы предпочли иметь дело с неоплеменным обществом информационной эпохи. Именно такое общество – электронную деревню – они усиленно пытаются строить. Общество с виртуальной экономикой, избирательным правоприменением, "цивилизованной" лицензией на убийство. Таким неоплеменным обществом с электронной "прошивкой" удобно управлять.

Поэтому образ, стоящий за понятием "гуманистическая современность", сегодня выглядит все менее убедительно. Мы, современники позднего, разрушающегося модерна, все острее ощущаем, что живем в переходную эпоху.

Признаки распада отмечают и сами сторонники гуманизма. В этой ситуации западные интеллектуалы обсуждают пути и формы исторической ретирады – отказа от гуманистического универсализма – и возможность при этом сохранить лицо. Обсуждаются идеи "несравнимости цивилизаций" и принцип "культурно-ценностного плюрализма".

Под развалинами Пальмиры и Горловки догорает эпоха. Эпоха "гуманистической" доктрины, принесшей человечеству больше горя, слез и крови, чем эпоха религиозных войн. Почему это произошло? Ответить не так уж сложно, если не избегать очевидного. Потому что гуманистические войны тоже были религиозными. Победитель становился жрецом гуманистического культа. Это позволяло ему утверждать: естественное право – это мое право, частная личность – это моя личность, независимость существует только для меня, права и свободы принадлежат мне.

Но век гуманизма закончился. Наступила эпоха постгуманизма, когда гуманистическое общество само себя разрушает и его подлинная мораль все меньше соответствует исходным гуманистическим принципам. В этой ситуации каждый начинает создавать собственные универсалии.

Отказ от идеи гуманистического универсализма в пользу тезиса об уникальности культур – уже не вопрос принципа, а вопрос времени. Сегодня продолжение политики гегемонизма, тотального контроля и проекции силы чревато мировой войной, за которую никто не хочет брать единоличную ответственность. Альтернатива одна – демонтаж мирового постгуманистического (неолиберального) режима. Как провести этот демонтаж – вот вопрос, который стоит на повестке дня у политиков. И понять их можно: лучше отменить идеологию модерна "сверху", чем ждать, пока ее отменит "снизу" кто-нибудь вроде восточных радикалов или европейских неонацистов.