Религиозное измерение журналистики

Словосочетание «межрелигиозный диалог» давно превратилось в привычное понятие религиозной дипломатии, стало частью протокольного лексикона. Международные конференции в современных холлах в самых экзотических точках мира, улыбчивые спикеры в разных головных уборах, гладкие доброжелательные тексты совместных заявлений, деклараций и коммюнике. Межрелигиозный диалог давно у всех ассоциируется с протокольной лучезарностью, он нейтрален на словах, как дистиллированная вода... а на деле он часто превращается в легко воспламеняющийся метиловый спирт. Был ли между Джохаром и Александром межрелигиозный диалог? Несомненно. Чего в нём было больше – братской любви или страстного ревностного эгоизма, стремления во что бы то ни стало обратить, перетянуть в свою веру?.. Сложно судить; очевидно лишь, что там, где начинается настоящий разговор об Истине и вещи именуются своими именами, формальности и любезности забываются. Особенно когда вам по двадцать лет...

Е.Ж.

Мне довелось служить в Туркестанском военном округе. Это было ещё при советской власти в 1978-80 годах. Начинал в Ашхабаде, в элитной сержантской школе войск химической защиты. Когда обнаружилось, что я православный, перевели в артиллерийский кадрированный полк, а оттуда – в стройбат на строительство Тюямуюнской гидроэлектростанции в пустыне Кызылкум. Самая граница Туркмении и Узбекистана. Это был экспериментальный батальон из трёх рот. В одной роте служили туркмены, в другой – грузины, в третьей – осетины. Привозной воды не хватало. Анаши было в избытке. На ночь нас запирали снаружи на замок, чтобы обкуренные казармы не перерезали друг друга. Национальные конфликты были жесточайшие. Немногочисленных русских и случайного чеченца поместили в осетинскую роту. Очевидно, в штабе округа весьма хорошо разбирались в «национальном вопросе». Я провёл здесь несколько месяцев, но и отсюда меня перевели в другую воинскую часть.

Рядовой Джохар К. сидел рядом со мной на глинистом склоне берега Амударьи и с тоской поглядывал на запад. На западе – родная Чечня. Стояла зима 1979 года. Мы оба служили в пустыне, в сутках езды от Чарджоу и в двух – от Ташкента. Но первая в моей жизни встреча с мусульманами состоялась раньше, ещё в Ашхабаде.

Открытых православных отправляли проходить срочную воинскую службу в Среднюю Азию. Вроде бы повсюду в Союзе – атеизм, а, тем не менее, негласным указом христиан погружали в среду исламской культуры. В Москве ислама практически не было. Даже Гейдар Джемаль – ныне вождь и символ – в те годы исканий и томлений порой захаживал на христианские подпольные собрания.

В Ашхабад призывников привезли в в/ч химзащиты. Здесь нас ждали стрижка, баня и ритуал смыслового преображения: вошел в баню «по гражданке» – вышел в «х/б-б/у» (форма хлопчатобумажная, бывшая в употреблении). Метанойя.

Я был молод и не понимал мистику ритуала, который требовал не мытья, а катанья. Сдуру действительно намылил голову. Тут-то, ослеплённого хозяйственным мылом, и потянули меня за цепочку креста крепкие туркменские руки.

Крестик – красивый «карловацкий», подарок духовника, привезённый в СССР кем-то неведомым вместе с красочными иконками Ксении Петербургской из «самой Америки». Цепочка паяная – пока рвали, чуть шею не пропилили. Жалкие слепые попытки отстоять последнюю связь с прошлой жизнью завершились потерей зубов и краткой нотацией: «запомни, здесь тебе не Россия».

Позже я поумнел, окреп и в путешествиях по воинским частям Туркестанского военного округа встречал межрелигиозный конфликт с открытыми глазами. А другой крестик письмом мне прислал друг. Он получил его в Богоявленском соборе на всенощной из рук Патриарха Пимена. Алюминиевый, софринский. Я его носил на шнурке от солдатского ботинка.

Армия – не тюрьма. Люфт свободы намного больше. Выбор общения – шире. С Джохаром мы дружили и, попадая вместе в наряд, много говорили о Боге. Он уважал меня за православное упрямство, бесконечные конфликты с командованием в отстаивании права носить крест и помогал прятать Евангелие, за которым охотился замкомроты по политическому воспитанию. Я уважал его за то, что он не боялся смерти. Он был единственный чеченец в батальоне. Грузины его ненавидели. Пытались убить, но в жутких драках он выживал, выходя победителем. Выживал потому, что каждый раз был готов умереть, и это превосходство над смертью заставляло бежать его противников.

Джохар был сиротой. Его воспитала бабушка, и вера была для него нормой. Естественной составляющей повседневной жизни. Порой казалось, что в вопросах веры нам не о чем спорить. Как часто бывает у молодых – поначалу находишь только общее. И приходили в восторг от совпадения религиозного опыта. До тех пор, покуда Джохар не задал мне прямой и самый важный вопрос. Он проповедовал страстно и убеждённо, пытаясь заставить меня полюбить его сокровенное. Мои «заблуждения» горячили его, раздражали.

Мы сидели на берегу Амударьи и глядели в глубокий котлован. Там копошились «химики» и солдаты. Они строили Тюямуюнскую ГЭС.

Как не предать «правило веры» и не порвать ткань человеческих отношений, уже связавшую двоих? И сегодня я не могу этого понять. Здесь, именно здесь и находится первопричина того, что называют «религиозным конфликтом». Душевная связь и связь в Боге – далеко не одно и то же. Я не стал лгать Джохару. Встали. Он подошел вплотную. Пуговица к пуговице. Звёздочка к звёздочке. Душевное рвалось. Мы слышали треск этой невидимой ткани. Его глаза были полны. Они были полны непонимания.

До самого моего назначения в Ташкент, на новое место службы, мы ни разу не посмотрели друг другу в глаза и не обмолвились ни словом. Накануне отправки он не зашёл и в каптёрку на отвальную. Я забросил на сиденье вещмешок с сухпайком на двое суток. Ветер перемешивал кызылкумский песок с сухим снегом, обмётывая как веником плац. Начищенным сапогом я постукивал по заднему скату, затягивая погрузку. Мне хотелось видеть его. Заметил вдруг, что он стоит на крыльце казармы, безвольно опустив руки от одиночества. В одной белой нижней рубахе поверх зелёных галифе. Чуть заметным движением мы кивнули друг другу сквозь окна уазика, который разделял нас. Я уехал. Увозя Евангелие, которое помогал мне прятать Джохар.