Щипков
Александр Владимирович

< предыдущая часть  |  оглавление  |  следующая часть >

Война на Украине так перепахала общество, что о многом приходится говорить с чистого листа. Например, о толерантности.

Это понятие рождалось дважды. В первый раз после религиозных войн между католиками и протестантами. Тогда это был принцип Вестфальской системы – "чья власть, того и вера". С национальным государством в роли гаранта.

Второй раз толерантность родилась после Второй мировой. Она была призвана помочь Европе изжить травматический опыт нацизма. И подавалась как исторический катарсис. Отсюда лозунги: "Никогда больше", "После Освенцима нельзя писать стихи".

Но покаяние в Европе не задалось. Бывшие служители рейха после 1945 года благополучно занимали руководящие должности в бундесвере.

Когда в Киеве случился путч, ограничение было окончательно снято. Фашизм вновь оказывается на Западе допустимой идеологией. Символом "коричневого ренессанса" стал демонстративный отказ США и Канады поддержать инициативу ООН о запрете на героизацию нацизма. И произошло это на фоне безнаказанного геноцида русского населения на Юго-Востоке Украины.

Что мы имеем в сухом остатке? Миф о толерантности никто не отменял. Но он становится частью нового мифа превосходств". На первый взгляд – невероятно. На самом деле – ничего особенно хитрого.

Чтобы превратить толерантность в её противоположность, достаточно ввести в концепцию принцип фронтира. То есть провести границу, отделяющую людей и нации, на которых толерантность не распространяется. В данном случае это жители Донбасса, которых в Киеве называют "недолюдьми", "генетическим мусором", "монголоидной расой".

Здесь важны не действия украинских властей, сколько то, что правящий класс США и Европы поощряет происходящее. Они как бы говорят: "Моя толерантность имеет чёткие границы, и ты находишься по ту сторону. Ты – варвар, дикарь. Твои права не значат ничего. Твои интересы, твои страдания, твоя боль, твой язык – ничто".

Тем самым обнуляется символический капитал, которым обладали держатели толерантного проекта. Теперь мы спрашиваем: "Что случилось с вашей толерантностью?" Молчание в ответ.

Каков же вывод? Толерантность и терпимость – это что-то неправильное? Конечно, нет. Ведь, согласно Писанию, люди равны перед Богом и поэтому "несть ни эллина ни иудея". Вот только обсуждать проблему терпимости с бывшими партнерами уже не имеет смысла. За неимением собеседника.

Они свой ход сделали. Этнические русские стали жертвами геноцида. Теперь – наш ход. Нам и определять содержание понятия "толерантность" в ближайшее время – по праву жертвы.

Вашингтону, Берлину и Парижу придётся с этим считаться. Они наверняка не согласятся, но их согласие и не требуется. Наше дело реализовать своё моральное право. Мы должны вкладывать в понятие "толерантность" те смыслы, которые диктуют нам наша мораль и наша традиция.

Почему это необходимо?

Дело в том, что право давать имена – это форма власти. От того, кто и как называет то или иное явление, зависит, как другие люди будут к нему относиться.

Отстаивание своей системы ценностей естественно и необходимо. Не случайно в политологии существуют такие понятия, как "дискурсивная борьба" и "борьба образов". И если мы не хотим вновь оказаться жертвами избирательной толерантности, надо утверждать свои стандарты. Они помогут спасти тысячи русских жизней.

Это не борьба с "толерантностью", а обозначение приоритета в толковании понятия. Преимущество имеет тот, кто является носителем дефиниций. Наше право на эту роль после бомбёжек русских в Донбассе является приоритетным. Это право истца в отношении ответчика.

В частности поэтому нет смысла дублировать русский концепт "терпимости" английским аналогом – "толерантностью". Терпимость для нас – основное понятие, толерантность – вспомогательное, то есть просто английский перевод. Это даёт нам приоритет как носителям соответствующего дискурса.

Западный вариант этого дискурса деградировал, "толерантность" стала по сути декларативным понятием. Толерантность дозволила реабилитировать нацизм. Отсюда потребность в пересмотре проблемы, в "переоценке ценностей".

Опыт ХХ-ХХI веков показал: утилитарная модель толерантности Джона Стюарта Милля (упорно навязываемая сейчас в России) не оправдала себя. Помимо "принципа невмешательства" необходимо моральное основание, нравственный консенсус. В русской традиции терпимость строилась и будет строиться на основе этики, а не механического "баланса прав".

Русские утверждают, что терпимость производна от нравственности, а не наоборот.

< предыдущая часть  |  оглавление  |  следующая часть >