Неолиберальная политическая эсхатология как пример квазирелигиозного сознания

Аннотация

Ключевые слова и фразы

Сползание современного неолиберализма к открытым формам неонацизма можно считать свершившимся фактом. Глобальные элиты проводят этот курс руками то исламских фундаменталистов, то марионеточного киевского правительства, но результаты и характер такой политики не зависят от наличия и количества посредников.

Ультраправый, фашистский крен в мировой политике замечают многие, и прежде всего представители левой части политического спектра. Только либеральная интеллигенция, представляющая собой в России довольно сплоченную, хотя и сравнительно небольшую группу влияния, с удивительной настойчивостью отрицает очевидное. Оторванные ноги донецких детей представители этой субкультуры продолжают списывать на усилия "пропагандистской машины российского режима", использование кассетных и фосфорных бомб и определение жителей Донецка и Луганска как "недолюдей" (выражение Арсения Яценюка) и насекомых ("колорадов") предпочитают считать "сдержанным поведением".

В лице российских защитников геноцида киевской власти мы имеем представителей особого мировоззрения. Его можно назвать политической эсхатологией. В пределе это мировоззрение исходит из существования некоего абсолютного зла, против которого все средства хороши. Абсолютное зло с точки зрения носителя такой идеологии – это, например, "пророссийский сепаратизм", "путинский режим", а то и просто русские как национальная группа. Причем принадлежность к "абсолютному злу" – неверифицируемая категория. Она определяется не по конкретным поступкам (кто бомбит мирных жителей?), а чисто метафизически: зло – потому что зло, потому что "вне истории".

Иногда представители этого эсхатологического "вероучения" говорят, что поддержкой донецко-луганского сепаратизма российские власти как бы предопределили дальнейшее развитие событий и дали Киеву индульгенцию на применение любых методов войны. Но те же самые люди отказываются признать, что на Майдане использование боевиков и никем не скрываемый американский след точно так же предопределили и появление жертв в ходе январских событий. И уже ответом на это в силу экономических и языковых причин стал взрыв так называемого сепаратизма.

При прочих равных условиях, как говорят математики, в данном случае – при одинаковой неконстуционности киевского и донецкого "майданов" (тем более что второй был реакцией и, значит, был "предопределен" первым), подавление одним майданом другого трудно считать восстановлением порядка и законности. Иными словами, отсчет причинноследственной цепочки в рамках политической эсхатологии ведется из произвольно взятой, удобной точки. Системный взгляд на события отвергается вместе с моральными критериями.

Данная ситуация обнажает моральный релятивизм современной политики.

Утрата морально-нравственных ориентиров, вполне вероятно, незаметна для носителей неолиберальной идеологии. Но каждому, кто подходит к проблеме аналитически, понятно, что упорное нежелание представителей компрадорской прослойки называть кошку кошкой – не дань пресловутой политкорректности, а то, что в рамках западной политологии принято называть "борьбой дискурсов" (термин Дж. Холла). Любой дискурс охраняет свои границы. Поэтому, приняв тот или иной дискурсивный формат, его носителю очень трудно выйти за установленные рамки. В случае такой попытки наступает когнитивный диссонанс, мировоззренческий кризис, которого носитель дискурса инстинктивно избегает как болезненного, проблемного, "непродуктивного" состояния.

Это одна из причин, по которой среднестатистический представитель компрадорской части гуманитарной прослойки использует то, что философы называли "хитростью разума". Он придумывает десятки лазеек, позволяющих обойти очевидный разрыв между теорией и фактами. Например, писатель Максим Кантор, придерживавшийся обычно левых взглядов, в оценке украинских событий вольно или невольно прибегает к правой политической оптике. В статье "Скифы в банке" он утверждает: "Те, кто порицал украинских бандеровцев и требовал введения войск для спасения русского населения, отнюдь не были интернационалистами" [2].

Строго говоря, неясно, почему спасение русского населения должно исключать чувство национальной общности. Консолидация русской диаспоры на Украине происходит отнюдь не за счет подавления или нарушения прав украинского большинства. Это не та ситуация, когда выбор "своего", национально близкого, осуществляется во вред "чужому". Да и гибнущим под бомбами горожанам не так уж важно, каковы мотивы их спасения, не говоря уже о том, что среди них есть и этнические украинцы. Тем не менее, автор "Скифов" не замечает откровенно неонацистских установок украинской власти и корит неравнодушных людей в России за недостаток интернационализма. Условный нарушитель паспортного режима виновнее серийного убийцы? Типичный пример, когда полнота дискурса важнее морали. В данном случае – полнота "левого" дискурса, если понимать его так, как понимает автор: "Те, кто считает себя "левыми" ... исповедует имперскую доктрину ... Невозможно одновременно бороться против фашизма и за империю".

В самом ли деле всякой империи противопоказан антифашизм? А как быть, например, с Францией, считающейся одной из странпобедительниц фашизма? Антифашизм французского "Сопротивления" не помешал Франции оставаться колониальной державой вплоть до середины 1950-х гг., огнем и мечом удерживая многострадальный Индокитай. Неужели французский антифашизм по этой причине был некондиционным, не той "марки"? А СССР? По логике автора "Скифов", Советский Союз не имел права сопротивляться нацисткой германской империи, поскольку... сам был империей. Странная логика.

Разгадка, по мнению М. Кантора, в том, что "фашизм – это и есть имперская национальная идея". Хотя, как известно, фашизм – это прежде всего расовая теория или другая доктрина исключительности, а не национальные приоритеты в политике. Если бы империи совсем не имели таких приоритетов, они бы не просуществовали и года. Но национальные интересы и нацизм – не одно и то же. Великая Отечественная война была с обеих сторон имперской войной, но только с одной, немецкой стороны, она была расовой, этнической войной. Сталин защищал свою империю, но советские люди также защищали свои семьи и русскую землю. Так уж совпало. А вот планов и намерений проводить геноцид "неполноценных арийцев" точно не было ни у советских солдат, ни у тирана Сталина.

Что касается Новороссии, то здесь именно Украина демонстрирует наряду с нацизмом классические имперские комплексы. Вспомним, каковы истоки и логика конфликта. СССР, не имея национальных притязаний, в свое время "отпустил" советские республики, включая Украину. Если угодно, унял свою имперскую гордыню. А вот Украина сегодня не отпускает этнических русских. Русские, живущие в Новороссии, не хотят русифицировать украинцев, а украинцы, напротив, стремятся украинизировать русских. Так у какой же стороны имперская политика сочетается с радикальным национал-расизмом?

Вот пример: простые солдаты из Вооруженных Сил Украины пытаются объяснить, зачем они пришли на Восток убивать людей. "На Луганщине у нас случился настоящий переворот. Мы увидели, что девяносто девять и девять десятых местного населения за присоединение к России. И задали вопрос: а что или кого мы приехали сюда защищать? Нашли единственное объяснение: просто мы должны отстаивать целостность Украины ... Все эти месяцы мы воспринимали их как своих соотечественников, хотя они отличаются от нас капитально. У нас каждый старается построить хороший дом, чтобы лучше, чем у соседа, а у них можно "Вия" без декораций снимать. Они там умирают, а их даже никто не хоронит ... Батя сказал – едь, сына, поясни, як у нас на заходi живуть и як жить треба ... Там общаться на украинском было для меня делом принципа. Мы принесли на восток росток запада". – "А на запад вы принесли росток востока?", – спрашивает корреспондент. – "Неа... Там люди живут бестолково и одним днем" [1, с. 40–41].

Думается, комментарии здесь излишни.

На самом деле требование русских к государству Украина представляет собой классическую ситуацию библейского Исхода: "Отпусти мой народ". Но автор упомянутой статьи упорно не желает ее замечать. Так "полнота теории", "непротиворечивость дискурса" оказываются важнее историзма и здравого смысла. К сожалению, подобная логика довольно типична для западной официальной политики.

Подобные аберрации политического сознания связаны с тем, что понятие "фашизм" в последнее время утратило семантическую четкость. Произошло это отнюдь не случайно. К такому итогу привел пересмотр всех содержательных основ политики ХХ в., начавшийся еще в 1950-е гг. и продолжавшийся после исчезновения СССР с политической карты. Этот пересмотр происходит и сегодня. К сожалению, на официальном уровне этот процесс пока что склонны сужать до чисто военной проблематики и называть "пересмотром итогов войны". Это правда, но далеко не вся. Тем не менее российское общество постепенно начинает понимать, к каким последствиям может привести утрата моральных ориентиров и четких критериев в политике.

Литература

Для цитирования