Гражданское общество и фактор большинства

Аннотация

Ключевые слова и фразы

Развитие политической ситуации в России все чаще дает повод задуматься о роли "фактора большинства" в современном обществе.

Политологи знают о существовании в России социальной группы, для членов которой характерно желание именовать самих себя "гражданским обществом". В основном в эту группу входят активные представители остатков либеральной интеллигенции и новейшего "креативного класса". Первые мыслили себя привилегированной прослойкой еще во времена советской "оттепели" (советский вариант "нового дворянства"), вторые сегодня претендуют на роль проводников "западных ценностей" и светских катехизаторов, фактически навязывая обществу все новые стандарты и модели потребления.

Эта ситуация сохранялась в течение последней четверти века. Но при попытке выдать часть за целое социальный баланс рушится, как уже не раз было в 90-е гг. Ведь в такой ситуации подавляющая часть общества получает по умолчанию статус негражданской. Поэтому выступление активистов "гражданского общества" от имени всего общества и вытеснение "лишней" его части с политических площадок объективно ведет к распаду гражданского общества как такового.

Очередные выводы на эту тему заставляет сделать российско-германский форум "Петербургский диалог", в котором мне пришлось участвовать осенью 2013 г. С российской стороны на нем преобладали именно те, кто по собственному почину сделал "гражданственность" своей эксклюзивной профессией. Они добросовестно излагали неолиберальный взгляд на социальное строительство. Участникам форума пришлось услышать, что сегодняшний мир, оказывается, чужд традиций: культурных, исторических, религиозных, любых, услышать, что традиции – это пройденный этап. Не существует, по мнению профессиональных граждан, и коллективного субъекта, разделяющего ту или иную традицию. Общественные связи возникают как бы сами собой, в порядке свободной конвенции, здесь и сейчас. Как если бы мы все оказались колонистами на далекой планете и нам бы пришлось начинать жизнь с чистого листа.

В числе слушателей были российские и немецкие студенты. Получив слово, я, не тратя времени на полемику, решил напомнить немецким студентам о трагических страницах в истории их страны. О том, как Германия была унижена Версальским договором, как ущемленное национальное чувство было использовано Гитлером для построения расистской утопии. Как германская нация испытала горечь поражения и бесчестия, была раздавлена и расчленена, но смогла возродиться, стать правительницей континентальной Европы, воплотить мечту Карла Великого.

"Благодаря кому нация восстала к новой жизни?", – задал я вопрос немецкой части аудитории. Конечно, благодаря народному большинству и его традиции.

Российские участники были возмущены моими речами. Немцы – напротив. Они спокойно задавали вопросы: как определить традиционные ценности, как функционирует современная система колониализма, существует ли социальное измерение этики.

В очередной раз задуматься на эту тему заставили всех события в Бирюлеве той же осенью 2013 г., выведшие на улицу тысячи москвичей, недовольных усилением "кавказского криминала". Прежде всего, потому что фактор большинства, сыгравший громадную роль в протестах, мало чем отличавшихся от беспорядков в Греции и во Франции, похоже, так и не был впоследствии учтен властью во время "разбора полетов". В течение последних лет национальные диаспоры стали в России негласным субъектом политики, причем довольно влиятельным. В столице есть анклавы, где этнический криминал подменяет собой законную власть, и уже можно констатировать, что эти территории частично выпали из-под российской юрисдикции. Официальные лица стараются лишний раз не думать об этой проблеме.

Национальное большинство в его исконном понимании – это просто люди с общими традициями, интересами, правовой культурой и историческими задачами. Но судя по благодушной реакции на бирюлевские события, чиновники пока еще не вполне это понимают. Возможно, что эта самоуспокоенность – результат господства релятивистской постмодернистской этики, в рамках которой пока еще существует и Россия, и остальная Европа. Отдельные политологи и общественники, находящиеся в плену этой парадигмы вопреки императиву профессиональной критичности, и сегодня утверждают, что "в сложном, меняющемся мире" интересы людей не сводимы к единому знаменателю. Или, наоборот, что большинство существует лишь как носитель тоталитарного "анонимного" сознания.

Обратимся к истории Европы. Именно фактор большинства, во всяком случае, городского большинства, стал двигателем буржуазных революций, которые утвердили в мире господство либеральной модели. Например, в ходе английской революции Джон Лильберн, представитель партии левеллеров, писал: "Вся власть изначально и по своей сущности исходит от народа и, следовательно, принадлежит только ему. Свободный выбор этого народа и его согласие, выраженное через его представителей, – единственное основание всякого справедливого управления" [2].

Но в начале XXI в. процесс вошел в стадию самоотрицания. Народное большинство, как и сама демократия, неудобны правящему слою, они слишком связаны с традицией, с нравственными устоями, мешают "диверсификации" культур и моделей поведения.

Как писал историк и экономист Иммануил Валлерстайн, "меритократическая мобильность в огромной степени остается возможностью лишь для меньшинства, поскольку меритократия – это ложный универсализм. Он провозглашает универсальную возможность, которая по определению имеет реальное значение только если она неуниверсальна. Меритократия внутренне элитарна (is instrinsially elitist)" [1, с. 155]. Иными словами, общество рыночной конкуренции неизбежно в качестве "достойных" выдвигает именно "состоятельных", а власть последних поддерживает себя только и исключительно в режиме денежного элитизма. Не только демократия (власть большинства), но даже сколько-нибудь серьезные социальные лифты в такой ситуации просто невозможны.

"Второй главной добродетелью, которую ставит себе в заслугу капиталистическая цивилизация, является то, что она выпестовала демократию и позволила ей расцвести. Между тем "главным стимулом (drive) для демократии является эгалитаризм. Контрстимулов два: привилегии и компетентность; результатом реализации обоих является иерархия. Защитники капиталистической цивилизации утверждают, что она была первой исторической системой, покончившей с иерархией привилегий. Конечно, добавляют они, иерархия, основанная на компетентности, (competent performance), существовала, и ее надо поддерживать" [1, с. 156].

Разумеется, процедуры верификации этой самой "компетентности" вырабатываются в рамках все тех же "компетенций" (как если бы следователь и судья были лучшими друзьями обвиняемого).

Неудивительно, что "критики капиталистической цивилизации обвиняют ее в обмане. Они заявляют, что под маской компетентности скрывается иерархия, основанная на привилегиях". Поэтому даже "оценка формального избирательного права ... часто вызывает скепсис. Однако, даже если забыть об этом, то главный аргумент против тезиса о демократизации как достижении капиталистической цивилизации – это упадок коммунитарных (communitarian) институтов в современном мире одновременно с подъемом избирательных систем. Утверждают: то, что стало победой на одном поле, означало намного большую утрату на другом" [1, с. 156].

Отсюда попытка дискредитировать категорию большинства. Именно дискредитировать, а не отменить. Ведь сразу и открыто порвать с демократической традицией – традицией vox populi – невозможно. У многих еще стоят перед глазами страницы прочитанных в школе учебников. При резком развороте от демократии к либеральному элитаризму лодка может перевернуться. А это означало бы смену основополагающего гражданского культа, к которой общественное мнение Запада пока не готово.

Понятие "демократия", тесно связанное с понятием "большинство", в рамках современной либеральной парадигмы намеренно раздроблено. Сегодня хорошим тоном в политологии и медиасфере стало разделение демократии на "зрелую" и "незрелую", "архаичную" и "цивилизованную". Некоторые российские политологи услужливо поспешили внести и свои "пять копеек" в этот процесс, выдумав демократию "суверенную".

А все дело в том, что сегодня либеральные требования к обществу все больше расходятся с принципами классической демократии, хотя политические эксперты еще не решаются это признать. Но рано или поздно придется сказать об этом вслух и сделать главный выбор нашего времени – выбор между демократией и либерализмом. Выбрав демократию, политический класс сделает новый поворот к традиции, который сам по себе неизбежен.

Эпоха политкорректности завершает свой цикл. Набирает силу новая тенденция – поиск человечеством нового морального консенсуса. Об этом сегодня говорят представители многих конфессий, причем в последнее время не только традиционалисты. Традиционализм в связке с социальной демократией и представляет собой выход из либерального тупика.

Список литературы

Для цитирования