О понятии "социал-традиция"

Аннотация

Ключевые слова

Естественные пределы глобализации достигнуты.

Модель развития, которую США и мировой правящий класс навязали миру в 1990-е гг., предполагала контроль над местными элитами стран периферии за счет эмиссионного ресурса доллара. Но мировой кризис поставил под вопрос этот гегемонистский проект. Усиливается падение эффективности капитала. Проект начинает сыпаться. Возможности развития данной парадигмы исчерпаны.

Вопреки мессианской идеологии неолиберализма и его де­кларативной гуманистической риторике мир сегодня наблюдает архаизацию неолиберальной модели общества. Это выражается во все более активном применении в мировой политике "проекции силы", в упадке неолиберального идеологического дискурса и на­коплении в рамках этого дискурса неразрешимых противоречий, в резком снижении уровня социальных гарантий, в воинствующей христианофобии и дехристианизации, в реабилитации нацизма и фундаментализма, в появлении феномена "новой дикости" в со­временном культурном пространстве.

Мир сегодня стоит на пороге кардинальной перестройки, подоб­ной той, которая когда-то происходила в СССР. Сегодня от каждого отдельного народа зависит, станет ли он топливом для обреченного геополитического проекта или получит право и возможность вы­бирать собственную судьбу. Наша общая задача – успеть создать новую модель социального развития прежде, чем старая постройка рухнет окончательно.

Идейный пафос либерального общества заключается в придании этому обществу статуса особой, наиболее передовой цивилизации. Правда, критерий такой "цивилизованности" всегда носил утилитар­ный характер. Западное общество имело наиболее прагматичные и самостоятельные общественные институты, однако энергию этому развитию (как техническому, так и социальному) сообщали ресурсы, которые выкачивались из колоний, а затем из стран экономической периферии. Все плюсы проекта оплачены средствами, накопленными в ходе колониальных захватов. Колониализм является драйвером либерального капитализма.

С самого начала данная практика порождала миф культурного превосходства, который выступал в роли концептуального ядра колониализма. Феномен германского нацизма, в сущности, пред­ставлял собой продолжение колониалистской политики в ее худших проявлениях.

Глубокая критика либерализма присутствует сегодня в про­странстве как консервативной, так и левой мысли. Например, Им­мануил Валлерстайн склонен вразрез с каноническим марксизмом рассматривать буржуазный период как исторический зигзаг "само­державия капитала", ведущий в сторону от магистрального пути истории – постепенной эгалитаризации докапиталистического общества: "Тенденция к эгалитаризации вознаграждения была пре­сечена и решительно развернута в противоположном направлении. Верхние слои вновь обеспечили себе прочный политический и идеологический контроль"1Валлерстайн И. Исторический капитализм. Капиталистическая цивилизация. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2008. С. 97..

Вопреки мнению о тоталитарной закрытости традиционных обществ, тоталитаризм – в значительной мере продукт либеральной культуры Нового времени, характеризующейся подчинением целых регионов метрополиям и транснациональным корпорациям, закрыто­стью и жесткими внутренними правилами корпоративных структур, а также идеологиями национального и культурного превосходства.

Большую часть идеологий ХХ в. объединяет модель расколото­го, разделенного мира, сопровождающаяся принципом "градации человеческого материала" и различными обоснованиями якобы неизбежного социального неравенства. Важный признак этих иде­ологий – закон тотальной конкуренции, он же – принцип естест­венного отбора, перенесенный из животного мира в человеческое общество. В эпоху социализма эту доктрину принято было называть "социал-дарвинистской".

Как писал русский философ А.С. Панарин в конце ХХ в., "стала обнажаться другая – не идеологическая, а цивилизационная суть глобального конфликта, прежде идеологически стилизованного... Еще недавно вопрос о переходе от авторитарно-тоталитарных форм устройства к демократическим мыслился на основе формационного универсализма – закономерной общественной эволюции, не считающейся с какими бы то ни было расовыми, этническими, географическими барьерами. Теперь возобладала цивилизационная парадигма, открывающая дорогу монопольного присвоения понятий "демократия", "свобода", "гражданское общество" западной циви­лизации в качестве их единственного аутентичного истолкователя и носителя. Демократическое неприятие тоталитаризма обернулось неприятием незападных цивилизаций как находящихся на подо­зрении в силу самой их природы. Природу же, как известно, не из­менишь: изгнанная в дверь, она вернется через окно"2Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. М.: Эксмо, 2003. С. 17–18..

Современному западному миру предстоят кардинальное пере­осмысление своего исторического прошлого и переоценка базовых ценностей, безусловный отказ от колониалистской идеологической матрицы, породившей нацизм (радикальную форму колониализ­ма), коммунизм (авторитарную реакцию на колониализм) и нео­либеральную глобализацию (современную форму колониализма). В ближайшем будущем никто не сможет выдавать лицензию на цивилизованность и угнетать другие народы.

Одновременно Западу предстоит отказаться от разрыва с соб­ственной (христианской) традицией и вернуться к христианским ценностям. Ни одна цивилизация в мире, кроме западной, никогда не строила свое развитие на разрушении собственной традиции, на отказе от нее. Без преодоления болезненной христианофобии и рефлексов исторического шовинизма и вандализма невозможно восстановление фундаментальных общественных начал.

Противопоставление традиции и современности как "нераци­онального" и "рационального", "варварства" и "цивилизации" – уходит в прошлое и уступает место идее диалектичности традиции. Тем не менее новое будущее может сформировать только "высокий", прогрессивный традиционализм. В Европе этому условию удовлет­воряет определенная часть традиции христианской, на Ближнем Вос­токе – исламской. Высокая традиция выступает и как динамическая связь между прошлым и будущим, и как социальный механизм, устраняющий исторические разрывы и конфликты. А для этого она должна включать в себя этику эгалитаристского типа. Именно при таком условии традиция способна удовлетворить запрос на новый моральный консенсус.

Современную архаизацию и деградацию либерального модер­на в ряде случаев называют контрмодерном. Состоится ли новый Большой стиль – аксиомодерн – или же господство контрмодерна станет долгосрочным системным явлением, во многом зависит от перспектив возможного синтеза христианской традиции и ценно­стей классической рациональности, которую необходимо очистить от идеологических спекуляций позитивизма и социал-расизма. Без возврата к подлинной рациональности не может быть и полно­ценного восстановления христианского универсализма. В рамках переосмысления понятия традиции правому традиционализму не­обходимо противопоставить левый, социальный традиционализм, в котором этика справедливости стоит на первом месте. Языческому праву сильного – традицию христианского милосердия. Идейная полемика неизбежна, но она должна проходить в сфере традицион­ных смыслов, а не отвлеченных политических схем.

Важным следствием кардинальных перемен станет трансфор­мация привычного политического спектра. Вместо классической триады "консерватизм – либерализм – социализм" обществу пред­стоит развиваться в рамках другого политического треугольника: "национализм – социализм – традиционализм".

Вполне вероятно, что основой формирования новой парадигмы развития станет продуктивный синтез левого и умеренно консерва­тивного направлений мысли. Перспективным политическим трендом будущего является синтез традиционализма и социалистических идей, т.е. социал-традиционализм. Этот вид традиционализма пред­полагает равноправие наций, народов и культур, утверждает их не­сравнимость, несоизмеримость и уникальность, а также выступает за общество социальной справедливости и преодоление болезненных исторических разрывов в жизни каждого народа.

Социал-традиционализм не имеет ничего общего ни с боль­шевистской репрессивностью, ни с элитаризмом новых правых фундаменталистов и либералов, ни с такими понятиями, как "пас­сеизм", "охранительство", "архаика", "патриархальность". Развитие, закрепление и воспроизводство социал-традиции происходит на основе ценностей социальной справедливости и идеала социального государства. Сторонников социал-традиционализма устраивает следующее определение: традиция – это совокупность способов сохранения исторической преемственности, основанных на наде­лении этическим смыслом процедур наследования.

Традиция – всеобщее достояние, поэтому главный тезис со­циал-традиционализма заключается в том, что в обществе нет и не может быть лишних людей, у человечества в целом нет лишних народов, а в истории нет лишних времен. Даже советский период русской истории, несмотря на его радикальный отказ от традиции, дает возможность находить и исследовать в нем те элементы, ту то­пику, которая сохраняет традиционные смысловые матрицы, пусть даже в искаженном и переозначенном виде.

Социал-традиционалистская модель "большого" общества пред­полагает семейственный тип социальных связей, исторический дого­вор между поколениями, синтез концептов "наследия" и "проекта", сильное государство, справедливое распределение общественных благ, восстановление коллективных основ исторического сознания. Также социал-традиционализм означает возврат от фиктивной к реальной демократии, поскольку именно ценности традиции имеют общеобязательный характер для всех социальных слоев.

Традиция – не предмет реставрации, но метод социального и культурного строительства. Где нет "собирания" традиции, там есть разрыв с традицией – третьего не дано. И жесткие альтернативы, которые элита принудительно ставит перед обществом, – это всегда знак приближающегося или готовящегося разрыва.

Основу русской (русско-византийской) традиции и идентич­ности можно определить, переформулируя известную формулу Макса Вебера "протестантская этика и дух капитализма"3Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. М.: Ист-Вью, 2002. следую­щим образом: "православная этика и дух солидарности". Единство земного и небесного, соборности и солидарности, социальности – характерная русская черта. Именно поэтому русская религиозность включает в себя обостренное чувство земной справедливости, любовь к униженным и оскорбленным.

Социальная справедливость и равенство, к которым стремился со­ветский строй, бесспорно, стали результатом не только усвоения марксизма, но и влияния православной этики, вытесненной в коллективное подсознание доктриной госатеизма и тем не менее дававшей о себе знать.

Русско-византийский мир – это мир, в котором люди не разде­лены на колонизирующих и колонизируемых, а в случае присоедине­ния новых территорий они оказываются в рамках единого правового пространства. Символическое ядро русской национальной традиции тесно связано с темой Константинополя, являющейся крайне важной для русского культурного мифа. Сегодня в общественном сознании субститутом Константинополя является образ Крыма и Херсонеса-Корсуни, который не случайно привел к примирению бывших белых и красных и к формированию в обществе "крымского консенсуса" как основы национальной консолидации.

Речь сегодня идет о том, чтобы выйти из ситуации с наимень­шими потерями для всех. И условием этого выхода становится смена социальной парадигмы.

Литература

Автор

Для цитирования